Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на З - Страница 72

На трибунах блевали. Не стесняясь ни товарищей, ни офицеров. Прямо под ноги.

Лаптев внезапно съязвил, странно искривив угол рта:

– Будет чем новобранцам заняться перед отбоем.

Впрочем, сам он, произнося фразу, был бледен, как мел. Да, война – это война. Или ты его – или он тебя. Всякое бывало. А тут? Рука сама тянулась к оружию. Пристрелить ящера – и дело с концом. Но сами же безоговорочно приняли план Яши. Значит, нужно ждать. Недаром же вчерашним приказом по батальону все офицеры сдали боеприпасы и энергоблоки своего оружия. Все, кроме двух, наиболее спокойных бойцов из бывших разведчиков. Те сейчас с равнодушием наблюдали за сценой убийства, стоя рядом с Финкельштейном. За их спинами величественно возвышался на свежевыкрашенной треноге поистине архидревний крупнокалиберный пулемет «ДШК» калибром 12,7 миллиметра. Страшная вещь для тех, кто понимает. Для тех, кто не понимает, впрочем, еще страшнее…

Ящер лениво отошел от останков коровы. Сделав несколько шагов в сторону центра поля, подвернул толстый хвост и уселся на траву, совершенно по-человечески вытянув нижние лапы. Рядом с собой воткнул в землю мачете. Раздвоенный язык продолжал скользить по кровавой слизи, покрывшей равнодушную морду.

– А ведь эта тварь и взаправду разумная, – хмыкнул Харченко, куда больше потрясенный использованием «крокодилом» орудия труда, нежели кровавой расправой над беззащитной коровой.

– Еще бы ему неразумным быть. Если с автоматом бегал… – хмыкнул Лаптев. – Смотри, как башкой вертит! А прыгнуть на нас даже не пытается, понимает, что из клетки ему не выбраться.

Крупенников же мрачно смотрел на решетку ворот в дальнем конце поля. Второй акт драмы? Именно оттуда, согласно задумке замполита, вышла корова. Психологический этюд, мать его. С другой стороны, должны ж они хоть что-то понять?! Сначала – неразумное животное, затем – человек. И не просто человек, не просто венец творения и прочее, и прочее… Женщина. Мать. Сосуд, дарующий жизнь…

Из решетчатых ворот и вправду вышла женщина. И с нею – двое детей, девочка и мальчик. Мальчик был постарше и повыше, примерно по грудь матери. А девочка – по пояс. Лица их были неуловимо знакомы. И Крупенникову, и Харченко, и даже Лаптеву. И, видимо, не только им.

Стадион опять замер.

Кто-то где-то застонал.

Рептилия вздрогнула, оглянулась. Тяжело приподнялась. И опять засвистела. Ящер был сыт, ему совершенно не хотелось жрать, но нечто заставляло его атаковать. Да, именно так – заставляло.

Женщина с детьми попятилась. Она попыталась спрятать детей за спину, но мальчик неожиданно шагнул вперед, сжимая кулачки.

Ящер на миг замер, склонив набок уродливую башку. И бросился. Медленнее, чем в первый раз, мешало набитое жратвой брюхо. Женщина упала, закрывая телом девочку. Мальчик же зажмурился и сделал вперед еще один шаг. Последний.

Когда ящеру оставалось всего с десяток метров, во всех коммуникаторах раздался спокойный голос старшего лейтенанта Якова Финкельштейна:

– Ну и чего спим? Кого ждем? ОГОНЬ!

И в тот же миг басовито заработал «ДШК», но очередь его пошла выше головы ящера, куда-то в пустые трибуны северной стороны стадиона, разнося пластиковые сиденья. Еще миг, и стрелки перевели б прицел, разметав его очередью тяжелых пуль, ныне разбрасывающих обломки пустых сидений и поручней. Но этого никто не заметил, потому что стадион внезапно взорвался огнем. Стреляли все. Даже офицеры постоянного состава, прекрасно знающие, что их магазины пусты, щелкали затворами.

Ящер не добежал до женщины с детьми нескольких шагов. Его буквально порвало в клочья. И противоположной трибуне досталось тоже. Хорошо, что оружие, согласно все тому же Яшиному плану, у потомков было только огнестрельное. Безо всякого плазменного или электромагнитного. Иначе полрайона разнесли б сгоряча…

– От лица командования объявляю всем благодарность за уничтожение противника! – вдруг прогрохотал голос Финкельштейна, как-то разом прекративший стрельбу.

– Внимание! Боевая тревога! Повзводно! Поротно! Построение на плацу! Форма номер пять! Полное снаряжение! Марш-бросок на место десанта ящеров в Новой Одессе! Бегом, вашу… мать!

Бежали все. Ни одного не осталось в казарме. Даже караульных с дневальными и тех не осталось. Даже добровольцы, что не могли сдать ни одного зачета по физической культуре, и те не отставали.

На бегу Крупенников, откинув забрало, догнал Финкельштейна и язвительно осведомился:

– А бабу с детьми куда дел, замполит?

– За кого вы меня принимаете, товарищ майор?! Муляж это был. Голограмма просто… – ухмыльнулся тот в ответ. – Никто ничего и не понял, правда?

– Что же ты, морда нерусская, про второй акт нам наврал?

– Так специально ж, тащ майор, – тяжело дыша, ответил замполит.

– Так понятно, что специально, но нам-то зачем?

– А вот чтобы и вы тоже почувствовали! – ухмыльнулся Яша. – Если и вы поверили, то уж местные-то наверняка… Так как спектакль?

– Спектакль-то хорош, режиссер буев! Станиславский, млин. Ну, а если б не получилось?

– Я рассчитал…

Крупенников только молча мотнул головой и немного отстал, чтобы проконтролировать роты корпуса.

Сибирский еврей Финкельштейн рассчитал не только мощь психологического воздействия, но и время прибытия корпуса на «дачу Ковалевского», как по старинке называлась эта местность. Разумеется, никаких дач в санитарной зоне Нодессы не было уже несколько веков. Зато имел место огромный лесопарк, зоны отдыха на побережье и Мемориал знаменитой четыреста одиннадцатой береговой батареи, оборонявшей город в немыслимо далеком сорок первом году ХХ столетия.