Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на З - Страница 71


К оглавлению

71

Они с Харченко и Лаптевым заняли места в отдельной ложе. На поле вышел Финкельштейн. Говорил он тихо, но голос замполита транслировался коммуникаторами по всему стадиону.

– Товарищи офицеры! Сограждане добровольцы! Сегодня вы познакомитесь с нашими врагами. Ценой жизни наших товарищей ящеры были доставлены сюда, на Землю. На нашу Родину! Я хочу, чтобы каждый из вас воочию увидел, с чем нам предстоит столкнуться. Но, прежде чем вы увидите этих… – Яков замялся, подбирая нужное слово. – Этих убийц детей, почтим минутой молчания всех наших павших товарищей.

Стадион, помедлив неуловимый сознанием миг, в неком едином порыве поднялся.

Ровно минуту в теплом воздухе Нодессы плескался лишь шепот листвы да беззаботно щебетали птицы…

– Вольно! – скомандовал замполит. Потом развернулся и вышел за пределы клетки. Коснулся каких-то сенсоров на своем комме и кивнул двум бойцам из состава штурмбата, стоявшим в тени трибун. Те метнулись куда-то в глубь казарменного здания; в это же время часть клетки приподнялась, и оттуда послышалось самое настоящее мычание.

Стадион притих, не понимая. Кто-то засмеялся.

Несколько мгновений… и на поле вышла корова. Обычная корова. Рогатая. Пеструшка. Вышла и вновь недоуменно замычала. А потом подняла хвост и поприветствовала публику смачно шлепнувшейся на синтетическую стадионную траву-покрытие навозной лепешкой. И снова замычала.

Удивленные добровольцы и офицеры смотрели на нее, не отрывая взглядов. И это враг?!

«Враг» фыркнул носом, опустив башку к искусственной траве, шумно вдохнул влажным носом и разочарованно потряс рогатой головой.

Харченко понимающе покривился. Что будет дальше, он примерно знал. Но и он едва ли не против воли вздрогнул, когда электромоторы откатили в сторону прочную решетчатую дверь у дальнего конца поля.

Оттуда вышел динозавр. Ага, самый настоящий динозавр из исторических книжек. Или из просмотренного недавно голофильма какого-то дремучего года ХХ века – как там, бишь, он назывался, «Сад Юрского периода», что ли? Или «парк»?

Шкура рептилии была темно-зеленого цвета, покрытая бугристыми пластинами чешуйчатых наростов. Мощные задние лапы – три когтистых пальца впереди, четвертый направлен назад от пятки. Верхние – или передние? – лапы казались маленькими, но пальцы их были явно приспособлены для более тонких движений. Из оскаленной пасти непропорционально-большой по отношению к туловищу головы торчали саблевидные зубы, из-за которых постоянно выскакивал тонкий раздвоенный язык, облизывающий ноздри. Одна ноздря находилась слева под глазами, вторая, соответственно, – справа. И язык все время мелькал, будто плетка – вверх-влево-вправо, вверх-влево-вправо…

Но самыми страшными все же казались глаза. Взгляд рептилии пугал, будучи одновременно и равнодушно-безэмоциональным, и в то же время разумным. Вот только разумность эта была совершенно нечеловеческой… Единственным чувством, читаемым в глазах двуногого хищника, была холодная жажда еды. Да, именно так, именно «жажда еды». Ящер попросту хотел жрать…

Неожиданно рептилия засвистела. Издаваемый свист был на некой грани тишины и грохота. Казалось, его почти не слышно, но уши хотелось зажать, настолько сильно давил на них этот «неслышимый» свист. Некоторые и впрямь схватились за голову, зажав коленями выданные им штурмвинтовки. Однако первой отреагировала корова. Она повернула голову, замерев на несколько секунд, и неожиданно резко развернулась, помчавшись прочь от ящера. Хищник же рванулся следом с неожиданной для его туши скоростью. Буквально в несколько прыжков догнав несчастное животное, он прыгнул на него.

И в этот миг корова закричала.

Да, животные тоже умеют кричать, когда их убивают. Ящер легко пронзил ее кожу когтями. Он даже не стал использовать зубы, впиваясь в жертву наподобие земных хищников. Он просто вырывал оказавшимися неожиданно сильными передними лапами из бьющегося в конвульсиях животного куски плоти и жрал, жрал, торопливо запихивая в пасть окровавленное, живое мясо. А она продолжала кричать, обводя замершие трибуны невероятно страдающим, почти что человеческим взглядом.

– Да что он творит! – вскинулся Крупенников, хватаясь за кобуру, в которой последнее время носил приглянувшийся ему лазерный тридцатизарядный «N-Маузер-038». Впрочем, батареи в рукояти не было.

Харченко тоже вскочил, схватив комбата за локоть и усаживая обратно:

– Виталь! Жди!

А корова продолжала кричать, но все тише, тише.

Ящер же, не обращая внимания на вскочивших людей, продолжал торопливо есть, расплескивая вокруг себя горячую кровь. Свежая кровь… Ее часто называют парной. Потому как парит она на холодном воздухе. Но сейчас, к счастью для потомков, стоял вечный нодесский август. И они не видели этого красного пара, но чувствовали изнеженными носами красный запах. Запах крови. Сладкий. Мясной. Железистый. Запах еды и смерти. Смерти и еды…

Внезапно искромсанная корова вскинулась – и тут же опала на землю. И лишь ноги еще судорожно подергивались, когда ящер продолжал ковыряться в ее чреве.

И вдруг Финкельштейн бросил сквозь решетку заостренную металлическую полосу, нечто вроде грубо сработанного мачете полуметровой длины.

Ящер замер, покосившись на неожиданное движение. Постоял, оценивая ситуацию, потом резко подхватил нож и стал ковыряться во внутренностях растерзанного животного. Достал большую, сочащуюся алыми каплями, печень и начал жадно откусывать огромные куски, явно наслаждаясь процессом. Даже подернутые белесым глаза на забрызганной кровью морде чуть прикрылись от удовольствия.

71