Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на З - Страница 37

– «Джентльмены удачи» вроде. Сами же план утверждали, – ответил улыбающийся начштаба.

– Вот! Хорошее кино. Правильное. Сегодня пойдешь смотреть, понял?

– Ты что, заранее их просматриваешь, что ли? – удивился Крупенников.

– А как же. Работа у меня такая, если еще не понял. Военную цензуру пока никто, к счастью, не отменял. Ну, полностью не удается, так я наловчился мнемопроектором пользо…

– Командиры, вы это… потише. На вас бойцы смотрят, – негромко ругнулся начштаба.

А Яша тем временем продолжал:

– Вопрос третий, товарищи. О международной политической обстановке и нашем с вами положении. Докладчик – командир батальона майор Крупенников. Прошу членов ячейки батальона проголосовать. У тех, кто пока не получил партийные билеты, право только совещательного голоса. Простите, но такова процедура. Кто «за»? Прошу голосовать. Против? Воздержался? Принято едино…

– Постой, замполит! – поднялся какой-то капитан, маленький и смуглый, со значками танковых войск на петлицах. – Есть предложение. Хотелось бы обсудить еще вопрос о нашем прошлом.

– А что тут обсуждать?! – сделал вид, что не понял, Финкельштейн (этот вариант они обсудили еще до начала заседания – самим вопрос об истории не поднимать, дождаться «инициативы снизу»). – Все уже и так известно, нас сюда потомки перебросили…

– Да я не о нас, я о стране нашей. Мы, хоть и преступники бывшие, а понятие какое-никакое имеем. Весь день с мужиками языками чешем, а разобраться все равно не можем, как такое со страной получилось-то? Ты уж сформулируй там в повестке…

– Хорошо, вопрос четвертый, – с непонятной непосвященным готовностью кивнул замполит. – Историческое развитие нашей Советской родины после одна тысяча девятьсот сорок пятого года. Кто «за»? Прошу поднять руки всех без исключения.

Проголосовали единогласно. А Харченко, держа руку вытянутой, шепнул комбату:

– Ну, все, кина не будет…

И оказался прав.

Если первый вопрос не занял много времени – прокурора просто представили батальону, и он потряс заготовленными бланками, пообещав в кратчайшие сроки рассмотреть дела каждого из бывших переменников. После чего уселся за столиком в дальнем углу и начал шлепать печатями и расписываться в справках, то вот по второму решилось сложнее.

Неожиданно слова попросил старшина из автобата, один из водителей, случайно попавших под обстрел на лесной дороге. За прошедшие дни они уже успели сдружиться с ездовыми батареи Помогайло, что, впрочем, было вполне понятным. Рядовой состав непроизвольно сторонился офицеров, которых внезапно оказалось так много, что шоферы и батарейцы откровенно терялись среди звезд и орденов.

Старшина вышел к импровизированной трибуне, представлявшей собой просто установленный на возвышении стол, задрапированный материей, и замер рядом, неловко теребя снятую пилотку. Потом, смущаясь, начал:

– Я выступать не привык. Говорить оно, вишь, дело не нашенское, мы больше руками. Но вот товарищи поручили. Так я это… Мы там беспартейные все. Так что решили тоже заявления написать. Вы, товарищи офицеры, не сумлевайтеся. Мы, хотя особо грамоте не обучены, но не подведем, ежели чо.

Потом еще немного помялся и неловко кивнул:

– Да, не сумлевайтеся. Не подведем.

– А мы и не сомневаемся, товарищ старшина, – сказал замполит. – Однако необходимо поручительство коммуниста или кандидата в партию…

– Я поручусь, – встал капитан Помогайло. – Мои люди. Кому ж как не мне ручаться?

Харченко и Крупенников переглянулись. Артиллерист как-то совершенно выпал из их поля зрения в последние дни. Упущение. Собственно говоря, капитана надо бы ввести в командующий состав батальона, но с другой стороны…

– Какова причина вступления в партию? – спросил Финкельштейн.

– Дак, что мы, рыжие, что ли? – внезапно обиделся шофер. – Тута, мы так поняли, коммунистов, окромя вас, больше и нету. Стал быть, надо вместе держаться. Вот так! – и старшина показал здоровенный крепко сжатый волосатый кулак. Потом вдруг испугался своего жеста и торопливо спрятал руки за спину.

– Кхм… – кашлянул Харченко.

А ведь эта мысль ни разу и в голову никому не приходила. Они тут и в самом деле единственные большевики на всю Эйкумену. И, следовательно…

– Предлагаю еще один пункт в повестку, – встал особист, одергивая гимнастерку. – Избрание секретаря коммунистической партии большевиков Эйкуменской республики.

Зал зашумел.

Мысль показалась крамольной, особенно из уст смершевца. Никого другого, кроме Сталина, и помыслить было невозможно во главе коммунистов. Каким образом недобитый троцкист Хрущев стал во главе партии, всем, изучившим за этот день будущую историю СССР, было непонятно. Нет, как этот лысый кукурузник пролез на вершины власти, понятно, конечно, – интриган тот еще. Непонятно, почему его не шлепнули на том же ХХ съезде, когда он нес ахинею с высокой трибуны? Именно поэтому предложение Харченко отвергли. Признаться, он удивился, но сел, не сказав ни слова. Дабы пресечь дальнейшие разногласия, единогласно постановили оставить парторганизацию батальона как ячейку именно той, старой ВКП(б).

Желание водителей и ездовых решили удовлетворить. Вместе так вместе.

– По третьему вопросу выступит командир нашего батальона майор Крупенников Виталий Александрович, – почти торжественно произнес Яша и сел. Собственно говоря, в первой части доклада майор ничего нового о «международном положении» и не сказал. Ящеры, война, потомки. Новое прозвучало ближе к концу:

– Судя по имеющимся на настоящий момент разведданным, разрозненным и практическим ничем не подтвержденным, противник не обладает военно-космическим флотом. Как, впрочем, и мы. Все использованные им пространственные корабли выполняли роль десантных судов, так что космические схватки нам, вероятно, не грозят. Воевать будем на поверхности планет. В то же время есть сведения о наличии на их борту мощного оружия орбитального удара, способного поражать крупные площадные объекты, например, города. Но это, насколько можно судить, единичные случаи. В основном ящеры стараются захватывать жилые и промышленные объекты неповрежденными или с минимальными разрушениями. Население захваченных планет большей частью уничтожается сразу, частью – после помещения во временные концентрационные лагеря. Большего мы, увы, не знаем. Это ясно?