Несмотря на то, что шли добрую часть ночи и поднялись еще до рассвета, проспав всего три часа, к оговоренной точке, где их дожидался Броско с ополченцами, добрались лишь после полудня следующего дня. Плененный ящер здорово снижал темп движения, поскольку приходилось прокладывать маршрут таким образом, чтобы немаленькая туша не цеплялась за деревья и камни. Инея тоже скорости отнюдь не добавляла, брела лишь на периодических тонизирующих уколах, которыми ее теперь пичкал капитан вместо успокоительного, и страхе перед «пересадкой» на ящера. На привалах, увы, куда более частых, нежели хотелось Ильченко, разведчики по очереди обшаривали округу, но погони, к счастью, не было, лишь пару раз над лесом проносились какие-то летательные аппараты. Опасности обнаружения с воздуха Василий не исключал, но по его прикидкам она не была столь уж высокой. Их с Перцевым маскировали костюмы, а ящера биосканеры, буде такие имеются у противника, с человеком спутать не должны. Оставалась Инея, но тут уж приходилось рисковать. Бросить и без того натерпевшуюся девчонку капитан не согласился бы даже под угрозой провала задания. Впрочем, нет, не так: случись что, он лично остался бы прикрывать отход группы, отдав свой камуфляж девушке и уводя преследователей в сторону. К счастью, до подобного не дошло, и к часу дня группа благополучно добралась до точки эвакуации. Осмотрев временный лагерь, замаскированный по всем правилам разведки что XX, что XXIII века, капитан лишь молча показал Броско большой палец. Обнаружить стоянку с воздуха можно было разве что биологическим сканером, с земли же она и вовсе не демаскировалась даже с десятка метров. Собственно, удивляться было нечему – Николай и раньше отличался выполнением любого приказа, что называется, «от и до». Сын раскулаченного в тридцатые винницкого середняка, он и в разведке сохранил свою мужицкую хватку и привычку делать все «так, як потрібно, щоб потім соромно не було».
До прилета челнока оставалось еще почти десять часов, так что Ильченко с легким сердцем скомандовал вымотавшейся группе отдых. Броско это, понятно, не касалось, и лейтенант, получив в подчинение всех ополченцев, занялся охраной лагеря. Особых надежд на то, что аборигены, случись что, сумеют оказать противнику огневой отпор, не было, но уж тревогу поднять они должны суметь. Пусть и ценой собственной жизни…
Челнок прибыл вовремя. Погрузка долгого времени не заняла, и спустя минут двадцать неповоротливая у поверхности махина поднялась в воздух, приминая верхушки деревьев невидимыми ударами гравитационных двигателей. Задание было выполнено; выполнено, пожалуй, даже с неким перевыполнением (оное перевыполнение числом четыре штуки сидело в транспортном отсеке, намертво прихваченное к противоперегрузочным креслам ремнями безопасности) плана, но капитана не отпускало. Не отпускало в точности так же, как было в тот раз, когда он со своей разведгруппой попал в заранее подготовленную егерями ловушку в белорусских лесах. Пресловутое шестое чувство разрывало душу и выталкивало из удобного, только и расслабляться в полете, кресла. Капитан знал: что-то произойдет, что-то просто обязано произойти. Так и оказалось: на высоте пятнадцати километров за ними увязалась пара истребителей, обнаруженных локаторами модуля. Прикрывавшая челнок система невидимости оказалась не столь эффективной, как хотелось, – а, может, противник и ждал нечто подобного. Или засек их полет с орбиты.
Пилоты, надо отдать должное, паниковать не стали, выжимая из двигателей, по мере отдаления от поверхности набирающих все большую мощность, все возможное и невозможное, и истребители начали отставать. Видимо, это были чистые атмосферники, не оснащенные гравиприводом и не способные эффективно маневрировать на такой высоте. То ли получив приказ, то ли от явной безысходности они дали залп, по счастью для челнока, не особо прицельный и не ракетами. Но одна из очередей электромагнитной пушки все же прошлась по обшивке, с легкостью продырявив ее в нескольких местах. Что такое разгерметизация в почти что космическом пространстве, Ильченко представлял себе очень хорошо. И не менее хорошо представлял себе, что их ждет, решись они на вынужденную посадку. Выход был один – ящера в радиорубку, расположенную сразу за кабиной пилотов и отделенную от грузового отсека герметичной переборкой, если постараться – вполне влезет. Остальным – надеть скафандры, которых по штату полагалось ровно пять штук. Пять – на шестерых людей…
Не тратя ни одной лишней секунды, капитан отдал свой последний приказ. Пока запихивали крокодила и вместе с Перцевым помогали гротцам облачиться в непривычные скафандры, о которых те имели самое поверхностное представление, челнок поднялся уже выше двадцати тысяч. Последнее, что помнил Василий – сдавливающаяся грудь боль и расплывающееся лицо Перцева за прозрачным забралом его шлема…
Земля, 2297 год
План Яши Финкельштейна одобрили все. Тут или пан, или пропал, как говорится. Воплотить хитроумную выдумку сибиряка-еврея решили с утра. Для этого добровольцы, под присмотром бдительных командиров из штурмового батальона, весь вечер сооружали на стадионе огромную клетку из прочнейших полиметаллов. Конечно, клетку можно было соорудить и автоматическим способом за более короткое время, но, как считал Крупенников, совместный труд облагораживает и роднит. А также отвлекает от различных ненужных мыслей. Солдат, он существо такое, по природе своей склонное к безобразиям и прочим нарушениям дисциплины. И даже угроза наказания сему факту отчего-то испокон веков совершенно не мешает. С этим были согласны все бывшие штрафники.